Ростов-на-Дону, 19 октября 2018. DON24.RU. У большинства из нас сложился образ монаха как сурового и стремящегося к уединению от мирской суеты подвижника. Живущий в столице ДНР иеромонах отец Феофан совершенно не соответствует этому стереотипу. Он общителен, хорошо разбирается в искусстве, увлекается фотографией. В свое время руководимый им военно-исторический клуб спасал молодежь от улицы. Общаясь с этим полным энергии человеком, даже не подозреваешь, какой ад ему пришлось пройти в бандеровских застенках.

– Я всегда был человеком неравнодушным, – рассказывает отец Феофан. – Но когда видишь, как в поле становятся «Ураганы» (реактивная система залпового огня. – Прим. ред.), и пусковые установки направляют на твой родной город, тем более нельзя в стороне оставаться. А когда потом подконтрольные Киеву СМИ пишут про этот же обстрел, что «сепаратисты сами себя обстреляли», – это уже совершенно несовместимо с реальностью. Когда такое увидел, сразу начал помогать ополченцам, стал сообщать, откуда стреляют, сколько куда и чего повезли, сколько возможно залпов, чтобы наши могли хотя бы предупредить людей об опасности.

– Совместимо ли с духовным саном или нет то, что я делал? Я считаю, что христианам должно быть неравнодушными, «моя хата с краю» – это не позиция христианина: если добро будет молчать, то зло начнет говорить, а потом и царствовать. Поэтому Господь в Евангелии частенько говорит апостолам: «Не бойтесь!». Соответственно, выбор для меня был очевиден: бояться не нужно, тем более когда от этого могут зависеть жизни людей, особенно гражданских. Бога, кстати, бояться тоже не нужно: Его любить надобно...

Даже когда меня похитили эсбэушники (сотрудники СБУ. В зоне конфликта в просторечии часто именуется «избушкой», а ее сотрудники – «избушечниками». – Прим. автора) и повезли в Мариуполь, я не испугался. Было страшно, конечно, но не до паники. Я просто доверил все, что должно произойти, Богу. Я ехал и всю дорогу молился. Все так и случилось: душевного вреда я не понес, людей, которых нельзя выдавать, я не выдал с Божией помощью. И это для меня было самое главное.

– В обвинительном акте бандеровцы упоминают один из моментов, в котором я сообщил ополченцам ДНР расположение артиллерии ВСУ, и что это подтверждается информацией Минобороны Украины. Но они не упоминают, что эти «Ураганы» в этот момент там делали, а они стреляли по Докучаевску. То есть они сами подтверждают, что эта артиллерия там была и фактически артиллеристы ВСУ совершали военное преступление. Они зафиксировали мой звонок, а то, что выпущенные снаряды прилетели в Докучаевск, – об этом они умолчали. Я год помогал разведке ДНР, помогал абсолютно добровольно, никто ничего мне не платил за это. Естественно, «укропы» хотели выбить из меня факт оплаты, хотели с ФСБ это связать. Говорили мне: «Признавайся, ты же был на Лубянке!». Да, я был на Лубянке, но не там, где можно было бы подумать: в Москве на улице Большая Лубянка находится Сретенский монастырь, в который я неоднократно приходил на службы...

– Побывавшие в бандеровской неволе сравнивают места своих злоключений с адом. Так ли это?

– Как это ни странно, запомнилось нормальное человеческое отношение некоторых из сотрудников СБУ: нормальные люди есть даже там. Их было не большинство, но они были. Зло – оно не задерживается в памяти, хотя меня в застенках топили в воде, пытали током, избивали битой. Не задерживается потому, что зло там было какое-то запредельное, прямо сущий ад на Земле. Следователи СБУ даже сейчас активно пытаются меня на суд к себе вытащить, в Интерпол на меня в розыск подали. Хотя в обвинительном акте указано, что спецрасследование СБУ не выявило ни пострадавших от моей деятельности, ни материального ущерба: несколько телефонных звонков – и больше ничего.

У меня был следователь Александр Валерьевич Старостенко, он пытался подделывать мои показания. Дает мне протокол на подпись. Я ему: «Нет, мне надо ознакомиться!». Он разрешает. Перечитываю текст и вижу слова о том, что действовал по благословению одного из высших чинов духовенства Донецкой епархии. Говорю: «Я где-то упоминал его разве?». Он: «Там так написано? Хорошо, сейчас исправлю». Рвет эту бумагу, исправляет на компьютере и дает мне новую распечатку…

Другой из сотрудников СБУ, его все называли Махал Махалыч, помню, что взгляд у него еще был такой змеиный, однажды после дачи мною показаний тихим спокойным голосом сказал мне: «Я хочу предложить тебе сотрудничество по линии церкви. Ты нам будешь сообщать информацию об интересующих нас людях, а мы будем решать твои проблемы, и ты ни в чем не будешь нуждаться...» Карьерный рост предлагал. Отвечаю: «Если я уже попал сюда за что-то, значит, я до конца пройду свой путь и не собираюсь «переобуваться», прошу прощения за такое мирское слово». Он: «Мы сотрудничество два раза не предлагаем…» Какие я выводы сделал из этого: раз карьерный рост предложили и все материальные блага, значит, отсюда возникает вопрос Саши Драбинко (иерарх Украинской православной церкви Московского патриархата митрополит Александр, известный своей активной поддержкой украинских националистов и симпатиями к раскольникам. – Прим. автора), известного маргинала в церкви: надо полагать, что все подобные ему люди связаны с этими самыми темными силами. На днях Драбинко определился, с кем он: ушел в варфоломеевский раскол…

Безусловно, подсаживали и провокаторов. В ИВС дней восемь со мной в камере сидел человек. Никакой информации снаружи не поступало, а он такую ерунду мне рассказывал. Много говорил и даже не думал, что говорит, но между этими заоблачными глупостями у него проскальзывало: «А за что тебя взяли? А кому ты сообщал? А на кого ты работал?». Потом в следственном изоляторе в Мариуполе тоже один человек сообщал о моем поведении и о том, о чем мы общались. Он даже не стеснялся, при мне звонил куда надо. Я на него зла не держу и понимаю, что ему надо было выжить, и он согласился сотрудничать…

– Процесс вашего освобождения тоже изобилует драматическими перипетиями…

– Обменом это назвать относительно сложно. 5 апреля 2015 года ополченцы отдали на ту сторону 16 пленных «укропьев» и «отца» Игоря, капеллана филаретовского (филаретовцы – последователи отлученного от церкви митрополита Филарета, провозгласившего себя «киевским патриархом» и возглавившего т. н. Украинскую православную церковь киевского патриархата. – Прим. автора).  А 7 апреля меня забрали на обмен из Харьковского управления СБУ.

Кстати, эту внутреннюю тюрьму СБУ периодически показывают приезжающим туда журналистам: там якобы сидят одни уголовники. Когда меня туда привезли, я был 62-м по статье 258 части 3 УК Украины, обвинялся в террористической деятельности, повлекшей человеческие жертвы. В моей камере нас 15 человек было, все – либо ополченцы, либо сочувствовавшие им. Случайных только двое: один просто вышел в магазин, и его взяли исключительно потому, что лицо не понравилось; а второй был из России, путешествовавший до ареста автостопом, малообщительный и не расстававшийся с книгами, благо что их у нас было в изобилии.

Все сумки с вещами там стояли в коридоре возле камеры. Если тебе что-то надо взять – стучишься в «кормушку», тебя выводят на пару минут в коридор. Дежурные, особенно по субботам, когда начальство уходило на выходные, любили поиздеваться. При мне случилась перепалка ополченца с эсбэушником. Нас вывели в душевую, 20 минут дали нам на помывку, возвращаемся – заходит дежурный, открыл окно и дверь входную. А на дворе апрель месяц, не жарко… Ему: «Зачем ты это делаешь?». Он в ответ: «А чего вы приперлись на мою землю, сепары?». Один из ополченцев: «Подожди, ты чего? Я сам из Луганска». Дежурный: «Ах, так… Умный?! А может, вас на органы сдать?!» Достает телефон, набирает номер. Потом говорит напарнику: «Может быть, пристрелим при попытке к бегству?» Слышим, как щелкнул предохранитель на автомате – и шаги к нашей камере… И такие перепалки были практически все время.

Я там всего неделю пробыл, поэтому многое знаю только по рассказам. Уже после моего отъезда сокамерникам досталось очень сильно. Дело было вот как. Когда в тюрьму привозили журналистов или прочих гостей, арестантов выводили в подвал. А в тот день прошла информация, что на днях в очередной раз прибудет инспекция ОБСЕ, сидящих в камере предупредили, что надо будет за полчаса собраться – и в подвал. Один из них, его звали Андрей, сказал: «Нет, мы никуда не пойдем! Хватит! Забаррикадируемся». А там уже был подсадной, который донес куда надо. Андрея вызвали в коридор, а обратно в камеру втащили за ногу избитого до полусмерти...

Конвойные нередко приходили избивать раненого ополченца: у него тазобедренная кость была перебита и аппарат Илизарова стоял там – три спицы и штанга стальная. Его лупили по этой конструкции, что причиняет очень сильную боль, и по лицу: однажды несколько десятков ударов нанесли пластиковой дубинкой только по лицу. Били именно его, никого другого, ребята рассказывают, что ревели, как бабы, от беспомощности...

Еще рассказывали: заходит дежурный, пистолет в задний карман положил, он аж вываливается у него. Такое вот искушение: выхвати ствол... Только если выхватишь – накажешь надзирателя-изверга, а в коридоре второй с автоматом только и ждет этого. Чувство собственной беспомощности в тот момент подкатывалось страшное...

Однажды у нас состоялся разговор с этим дежурным: «А ты был на войне?» – «Да, был, на Песках...» (Пески (ударение на первый слог!) – находящийся под контролем ВСУ северо-западный пригород Донецка. По его восточной окраине проходит линия разграничения сторон. Рядом расположен Донецкий аэропорт – место интенсивных боев в 2014–2015 годах. – Прим. автора.) – «Воевал?» – «Нет, я был у друга в гостях. Но я был на Песках!» Дескать, уже герой, раз там был…

Так вот, на Благовещенье, 7 апреля 2015 года, за мной приехал украинский общественный активист Владимир Рубан, тот, который сейчас сидит на Украине по ложному обвинению в контрабанде оружия из ДНР. Посадил меня в микроавтобус, и мы поехали. Мне, конечно, было удивительно наблюдать Харьков: люди вокруг, мирная жизнь кипит…

Приехали в Изюм. Меня поместили в подвал местной воинской части или местного СБУ – я так и не смог выяснить. Рубан отдал там кому-то мои документы, которые мне не вернули, кстати… Там я просидел несколько часов и впервые за месяц поел нормальной еды. Бандеровцы панически боялись моего побега, поэтому меня за обе руки пристегнули к водопроводной трубе. Когда принесли еду, я попросил, чтобы освободили мне руки. Они: «А ты брыкаться не будешь?» Отвечаю: «Ага, перед обменом, чтобы меня назад отправили?».

В ту же ночь за мной приехал какой-то совершенно больной на голову вээсушник: он как открыл двери, так сразу начал на меня кричать. Видимо, задача у него была – напугать. Он всю дорогу до Краматорска теребил «липучку» на «разгрузке»: создавал атмосферу нервозности. Так и сказал мне: «Если будешь себя плохо вести, делаю одно предупреждение, но второго предупреждения не будет: сразу буду бить!».

В Краматорске переночевал в казарме. Меня привели в учебный класс на пятом этаже. Там на стене были портреты Карла Маркса и кого-то еще, по-моему поэтессы Леси Украинки. Карла Маркса уже украинизировали – пририсовали ему вышиванку. Пришли молодые бойцы, поставили кровать. Поблагодарил их, а в ответ прозвучало: «Слышь, ты, сепар, заткнись!». Подумал, что принесли кровать для пыток: бандеровцы любят привязывать людей к кровати и пытать так. Или устраивать что-нибудь еще, на что у них хватит ума. Но все обошлось…

Утром меня повезли в Майорск – северный пригород Горловки. Несколько часов просидел в машине: меня поразило, что у украинских военных звучали песня Игоря Талькова, группы «ДДТ» и Виктора Цоя. Около полудня пересадили в армейский «уазик», и мы поехали на точку обмена. По дороге остановились у какого-то забора, где-то рядом сработала сигнальная мина, начался бой, засвистели пули… Было ли мне страшно в тот момент? В подвале было страшно, когда там мучают других, и ты слышишь это часами – становится жутковато. Потому что знаешь: ты – следующий. Это было страшно. А вот здесь как-то со спокойным сердцем таким сидел в этом «уазике»…

Привезли на место передачи, украинский офицер открыл дверь машины, хлопнул меня по плечу и сказал: «Бувай!». Поднимаю шапку, которой были закрыты глаза, смотрю – стоит машина, на ней надпись «Комендатура ДНР» и триколор республики на весь номер… Поначалу было так удивительно: здесь за это не убивают и не калечат… Потом проехали пару километров вглубь нашей территории, там была съемочная группа одного из российских телеканалов, с которой я и доехал до Донецка.

– Ваш духовный наставник, известный старец, предвидел надвигающиеся гонения на каноническое православие на Украине. Расскажите о нем.

– Да, он предвидел все это. Он говорил, что адское пламя загорится в Киеве и огненным колесом покатится на восток. Говорил, что на Донецк будут падать американские бомбы, а потом и на Киев они еще будут падать. Автокефалию предсказывал. Некоторым очень высоким церковным иерархам так и говорил: «Ты – будущий автокефалист-сатанист!» Он называл автокефалистов сатанистами, обличал их. Ведь автокефализм – это антицерковь. Церковь указывает путь ко спасению и вечности, а автокефализм в его нынешней версии, в какой  его раскручивают на бывшей Украине, – это чистой воды путь в ад. Мы все живем на русской земле, и наша церковь объединяет, по сути, всю бывшую Российскую империю. И этот факт кое-кому на Западе, а также их пособникам из числа живущих по принципу «Разделяй и властвуй!» очень не нравится.

С начала 1990-х годов СБУ занималась дискредитацией пророссийских священников, кроме того, активно шла украинизация духовенства Крыма и Донбасса. То есть на большинство высоких постов в церкви в епархиях на востоке тогдашней Украины ставились архиереи, благочинные и настоятели соборов с Западенщины, местами даже проповедь звучала на «мове». Понятно, что не все из них националисты, но разве на местах не было достойного духовенства на эти посты?! Уверен, это делалось с целью в свое время сформировать у людей чаяние и стремление к отделению от Русской церкви с последующей «автокефалией», что мы видим сейчас, когда некоторые приходы УПЦ отходят в раскол.

Отмечу, что на Западной Украине быть священником престижно: у них традиция такая, что народ его встречает хлебом-солью, для него уже готовы дом со всей обстановкой, машина и прочее. Чтобы матушка на огороде работала – не дай Бог: все делают сами прихожане. Типа, у них есть пан, а они – холопы этого пана. И это говорит об исключительно материальных чаяниях и представлениях о вере в тех краях. Недавно был случай, когда филаретовский «священник» отказался отпевать прихожанина только за то, что он задолжал с пожертвованиями на храм в сумме около пары тысяч гривен. Для них церковь – это чисто земное учреждение, поэтому они не Богу служат, а мамоне и «золотому тельцу», по этой причине в них уживаются внешнее служение в церкви и национализм. Конечно, я не равняю всех: есть там и настоящие священники, но это скорее исключение.

Это факт, на который мало кто обращает внимание, хотя данные имеются в открытых источниках: основную часть настоятельских постов в епархиях Крыма и Донбасса занимают выходцы из Западной Украины. Известны случаи, когда в наших храмах не только проповеди звучали по-украински, но даже украинские песнопения: так удобнее священнику. Я не против украинского языка, но мне сложно позитивно относиться к тем, кто приехал оттуда, чтобы насаждать у нас свои ценности и свое мировоззрение при помощи административного, а теперь и военного ресурса.

– Как это ни горько признавать, но раскол в православии предотвратить не удалось. Что вы думаете об этом?

– В церкви есть люди, слабые верой, предпочитающие земное небесному. Вот они готовы политизировать церковь, и на них враг делает ставку. Вы знаете, в каком-то плане это даже хорошо: предатели покинут церковь и уйдут к раскольникам. Но ведь каждый ушедший в раскольнические организации потерян для Бога: конечно, если покается и вернется, то будет спасен. Раскол мотивируют лозунгом «Независимое государство – независимая церковь!», и это говорит о том, что государство, точнее руководители нынешней Украины, берутся руководить и вопросами церковной жизни, но духовного в этом ничего нет, настоящую духовность они подменят вышиванками и бандурами, а о святости, покаянном пути к Богу нет и речи. А насчет смутного времени которое, сейчас мы переживаем, есть поговорка: «Чем темнее ночь – тем ярче звезды». Вот сейчас на всех нас опускается такая ночь, но сколько героев, сколько настоящих исповедников церкви и нашего Отечества мы видим, сколько новомучеников нашего времени – воинов, гражданских, деток! Верю, смута эта скоро уже завершится нашей победой и наступит долгожданный мир!