Ростов-на-Дону, 5 июля 2019. DON24.RU.  Весной этого года на телеэкраны вышел сериал «Ростов». События сюжета, как видно из названия, происходят в нашем городе. 1920 год, главный герой фильма Ленька Козырев – бывший преступник, а потом командир эскадрона 1-й Конной армии – назначается, почему-то под угрозой расстрела, первым начальником ростовского уголовного розыска. Затем он лихо ловит налетчиков и маньяков, а ему мешают чекисты, традиционно для современного кино изображенные даже более аморальными, чем ловимая Козырем нечисть.

Последнее время, казалось бы, обыденная для сериалов тема, если бы не одно но: авторами фильм анонсировался, как основанный на реальных исторических событиях, а сценарист Сергей Кисин в многочисленных интервью даже называет имя прототипа – Станислав Невойт, чья биография легла в основу сериала. Правда, сценарист сделал оговорку, что архивных материалов по Невойту почти не сохранилось, чем обеспечил себе простор для самых смелых фантазий.

Так кто же он был на самом деле? Его реальная жизнь оказалась не менее, а может и более увлекательна, чем сериальная версия.

Станислав Войцехович Невойт появился на небосклоне ростовского уголовного сыска в январе 1920 года после того, как в город победоносно ворвалась конница Буденного и местный ревком озаботился наведением порядка в Ростове и Нахичевани, которые накрыла волна уголовной преступности.

Сразу надо внести ясность: Невойт никогда не был не то что первым, но и вообще начальником ростовского угрозыска. Первым начальником уголовно-разыскного подотдела юридического отдела ревкома Ростова и Нахичевани-на-Дону в январе 1920 года был назначен Александр Караев, он же Алекс Витольдович Коврецкий. К себе в помощники он выбрал Станислава Невойта, и общее польское происхождение сыграло здесь не главную роль.

Когда буденновцы стремительно освободили город, Невойт находился в числе подпольщиков, которые попались в руки деникинской контрразведки и ожидали расстрела в ростовской тюрьме. Счастливый случай, в том числе и для создаваемого угрозыска. В условиях, когда нельзя было принимать бывших полицейских и сыщиков, а сотрудники набирались из вчерашних токарей и пекарей, опыт подполья как нельзя лучше подходил для борьбы с преступным элементом.

Помощник действительно не вызывал никаких нареканий: Стасик (так без формальностей его называли товарищи) удивительно быстро обзавелся сетью осведомителей, грамотно планировал операции по захвату преступников. Его звездный час наступил в конце января. Газеты писали: «Уголовная милиция вместе с особым отделом производит аресты преступных элементов, выпущенных из тюрем белогвардейцами». На самом деле, конечно, преступников никто не выпускал, те сами разбежались вслед за надзирателями, как только в городе показались конники в буденовках. Зная многих в лицо, Невойт оказался незаменим при облавах на своих бывших сокамерников. Карьера складывалась удачно.

Все поменялось 20 февраля 1920 года. Об этом дне советские историки Гражданской войны старались не вспоминать. В то раннее утро белогвардейцы, казалось бы, навсегда выгнанные из Ростова и напоминавшие о себе только редкой артиллерийской пальбой со стороны Батайска, скрытно, в обход переправились через Дон и совершенно неожиданно атаковали город.

Уголовно-разыскной подотдел спешно сформировал эвакуационный обоз, погрузил на подводы всю документацию и ценности и выдвинулся из Ростова на север по Таганрогскому проспекту (ныне Буденновский). Не доезжая до нынешней улицы Текучева отряд попал в засаду. Сотрудники вынуждены были спасаться, бросив обоз. Пропал без вести начальник угрозыска Александр Караев. Стасик с десятью сотрудниками каким-то чудом смог благополучно вырваться из окружения белых.

Три дня Ростов находился в руках деникинцев. Когда красные вернулись в город, руководитель юротдела Ростово-нахичеванского ревкома Г.Я. Мерэн по результатам неудачной эвакуации назначил разбирательство.

Дознанием, которое вел С. Невойт, было установлено, что А. Караев спрятался в квартире одного из своих сотрудников, но в тот же день оказался арестован белыми, и дальнейшие его следы потерялись. С обозом исчезли не только ценности, изъятые при обысках и у преступников в качестве вещественных доказательств, но и уголовно-регистрационная картотека.

Невойт в рапорте на имя нового начальника уголовно-разыского подотдела Ивана Никитовича Художникова считал необходимым досконально проверить каждого сотрудника, кто оставался в Ростове, для чего любезно предлагал свои услуги.

Тем временем в марте 1920 года создается Донская чрезвычайная комиссия. Чекисты стали параллельно расследовать обстоятельства случившегося, не исключая, что захват белыми члена ревкома Караева и засада на обоз явились результатом предательства.

Пришлось до мельчайших деталей разбирать обстоятельства отступления из города каждого агента угрозыска, проверять алиби, допрашивать немногочисленных очевидцев. Удивительно, но как в воду канули свидетели ареста. У некоторых сотрудников нашли погрешности в анкетах, пришлось их уволить, но в сотрудничестве с белыми и в возможной гибели Караева они были невиновны.

В ДонЧК прекрасно сознавали профессиональный уровень разведки Деникина. И январский захват Буденным Ростова застал врасплох далеко не все службы. Например, в этот день белые успели вывезти за Дон не только штабы, но даже эвакуировать поездом в Новороссийск оборудование и уже напечатанные купюры Ростовской экспедиции Госбанка по изготовлению денежных знаков.

На всякий случай решили проверить обстоятельства зачисления в угрозыск всеми уважаемого товарища Невойта. И оказалось, что подполье было разгромлено и почти все, кто его знал, погибли в застенках еще до прихода красных. Немногие оставшиеся в живых находились на фронте.

Легенда приговоренного к расстрелу подпольщика могла служить отличным прикрытием для внедрения деникинцами своего агента в советские органы. Тем более что Стасик входил в число ограниченного круга лиц, посвященных во все детали эвакуации, и знал адрес предполагаемого укрытия Караева.

24 марта 1920 года Невойт арестовывается ДонЧК, допрашивается, но уже 3 апреля вновь приступает к работе. Сложившиеся стереотипы о тогдашней вседозволенности среди чекистов были далеки от истины. Держать арестованным специалиста такого уровня, который может принести пользу советской власти, строжайше запрещалось Дальнейшее следствие по делу Невойта шло, не мешая его повседневной работе в угрозыске.

Более того, 30 апреля 1920 года Донской ревтрибунал, не найдя достаточных доказательств вины, вернул материалы дела Станислава Невойта в ДонЧК на доследование. Сам председатель ревтрибунала Мерэн лично знал Невойта и считал его верным борцом за дело революции.

В этот самый день Невойт получил благодарность от заведующего Донской областной милицией Ф. Симонова за успешную ликвидацию банды налетчиков. Правда, в ходе перестрелки на Дмитриевской (ныне улица Шаумяна) погиб негласный сотрудник Новочеркасской ЧК, в чем некоторые исследователи видят якобы причину последующей мести чекистов, но из сохранившегося рапорта ясно видно, что негласный сотрудник погиб от бандитской пули, и, следовательно, этот эпизод не имел никакого отношения к последующим событиям.

А события эти развивались стремительно. Начавшаяся война с Польшей приняла угрожающий характер. Польская разведка, взаимодействуя с Врангелем, располагала самой свежей информацией из советских штабов и учреждений тыла о снабжении частей и передвижении красных войск, получила доступ к секретным шифрам.

7 мая польские войска заняли Киев.

На следующий день из Харькова в Ростов прибыл Ф. Дзержинский. На Украину председателя ВЧК направили с задачей в кратчайшие сроки ликвидировать иностранные шпионско-диверсионные организации, в первую очередь польские резидентуры. По инициативе Донревкома Дзержинским проведено совещание с участием особых отделов и ДонЧК. Вот что сказано Железным Феликсом: «Ростов можно сравнить с редиской: снаружи красная, а внутри – белая. Ростов взят красными воинами, но внутри его сильна контрреволюция. Город начинен шпионами, диверсантами, прочей разной нечистью. Нам, чекистам, предстоит в короткий срок выкорчевать всю эту заразу и сделать Ростов действительно советским городом. Ленин надеется, что мы, чекисты, с честью справимся с этой задачей».

Следуя напутствию Дзержинского, в последнюю декаду мая ДонЧК раскрыла контрреволюционную организацию штабс-капитана Константина Пшенецкого, подпольный штаб которой помещался в Донском областном управлении милиции. Удалось доказать связь организации с Польшей. В числе 30 арестованных оказались казначей Донской областной милиции Артюнов, помощник начальника 5-го отделения милиции Светличный-Сохатый. В ходе этой операции 26 мая 1920 года чекистами вновь арестовывается Станислав Невойт. А 1 июня его окончательно исключили из списков сотрудников ростовского угрозыска. В эти же дни особо уполномоченный ВЧК по Донской области и Кавказу Карл Ландер отчитывается В. Менжинскому, что «польские элементы изымаются».

Можно задаться вопросом: откуда же тогда взялась версия, что Невойт – бывший уголовник?

Единственная зацепка ведет к заслуженному работнику угрозыска П.Ф. Рыженко, воспоминания которого приводит Анатолий Ковалев в своем очерке, опубликованном в 1967 году в сборнике «Всегда начеку». По словам ветерана, тогдашний начальник Ростовского угрозыска Иван Художников лично выявил причастность Невойта к криминальному миру.

По непонятной для Художникова причине все операции против ростовских бандитов оканчивались неудачей. Удавалось хватать только залетных гастролеров. Так продолжалось, пока на чердаке бывшего полицейского участка случайно не нашлась дореволюционная картотека преступников, где в числе зарегистрированных полицией налетчиков значился… его помощник Станислав Невойт.

В архивных документах ничего об этом не сказано, молчал и сам Художников. Да и Рыженко с Невойтом никогда вместе не работал.

Зато достоверно известно, что Невойт выписывал бывшим уголовникам «охранные грамоты» вроде этой: «Удостоверение бывшему уголовному Семену Тимофеевичу Ширману в том, что с него взята подписка как с вернувшегося к честному труду. Если он будет уличен в какой-либо краже, прошу доставить мне».

Такое самоуправство, плюс перехваченное от уголовника письмо, где тот просил защиты у «товарища Стасика», привели к тому, что Невойт получил от Художникова служебное взыскание. Это же во многом объясняет, почему Невойт обладал такой завидной сетью осведомителей в преступном мире.

Удивительным образом Стасик совершал подвиги на ниве борьбы с преступностью именно тогда, когда решалась его судьба в кабинетах ДонЧК. Уже упоминалось о засаде на Дмитриевской в день рассмотрения его дела в Донревтрибунале, а за день до второго ареста он лихо арестовал на «малине» шайку квартирных грабителей, хотя даже в рапорте перепутал фамилию потерпевшего Добышкина, назвав его Боткиным, несмотря на то что ограбленный… был соседом Невойта по дому!

Так что Леха-Козырь, он же С.В. Невойт, работал на польскую разведку и, скорее всего, был специалистом старой сыскной школы, а не бывшим преступником. И конечно, в отличие от сериала, он не ловил Котелка с Медиком. Первого в составе банды Павла Зорина схватили в 1922 году в ходе спецоперации, которой руководил командированный в угрозыск чекист Петр Михайлов, а успешную разработку Ивана Менникова по кличке Медик провела ударная группа ОГПУ в 1923–1924 годах.

Но тайна в деле Невойта все же остается. В отличие от остальных участников шпионской организации Пшенецкого, в архивах УФСБ по Ростовской области отсутствуют данные о приговоре в отношении Невойта. Как ни странно, но это еще больше подтверждает версию о причастности его к вражеской разведке.

Дело в том, что, по сложившейся в годы Гражданской войны практике, материалы на всех значимых арестантов направлялись в Москву, в ВЧК. Например, в том же 1920 году в Центр отконвоировали работавшего у Деникина пропагандистом известного литератора Краснушкина-Севского и знаменитого профессора права Малиновского. В отношении последнего Москва отменила вынесенный коллегией ДонЧК расстрельный приговор, и позже Малиновский участвовал в подготовке первого советского уголовного кодекса 1922 года, а затем долгие годы занимался преподавательской деятельностью.

Профессиональные разведчики и контрразведчики в условиях войны с Польшей представляли для ВЧК особый интерес. Существует несколько случаев того времени, когда агенты польских резидентур после ареста и идеологической проработки соглашались работать на советскую власть, а впоследствии, порой изменив фамилию, даже сделали большую карьеру на Лубянке.

Возможно, что прототип Леньки Козырева оказался в числе именно таких «бойцов невидимого фронта», но об этом мы точно никогда не узнаем.